— Ты угадал мои мысли и потому будешь казнен, — сказал Монтэгуриэс младшему палачу. — Ибо опасен разгадывающий мысли владычествующих. А всех остальных я милую. Милую в честь того, что ко мне явилось такое провидение. Милуя, велю вам: взять всю кровь пленника, влить по капле в хэлуны[2], наполненные вином, и дать каждому их моих узгэхов[3]. Это будет благородной данью памяти мужественного человека по имени Поэт и сделает непобедимыми моих узгэхов. Да поселится в них та же необоримая сила духа!..
Монтэгуриэс дал знак рукой, и палачи, пятясь на коленях, покинули тронный зал.
Младшего палача сразу же увели на казнь, а остальные под предводительством главного отправились в пы-очную.
Через час на придворцовой площади уже стояли бочки с вином. На одной из них возвышалась ажурная золотая чаша, наполненная кровью замученного узника. Мимо бочек цепочкой шли узгэхи, черпали вино, потом протягивали хэлуны к чаше, у которой стоял главный палач. Он добавлял в вино кровь.
Капли крови мгновенно терялись в шипящей пене, и никто не видел, остаются они сверху или опускаются на дно.
Вино выпивалось залпом. Это тоже был приказ короля Монтэгуриэса.
Над площадью уже вспыхнули первые звезды, когда были выпиты последние хэлуны. А через час небо заволокло тучами, низкими и тяжелыми. Казалось, они вот-вот коснутся земли и, волочась по ней, будут оставлять позади себя мокрые и рыхлые хлопья.
Но тучи не касались земли. Они плыли и плыли вдаль. И король, глядя из окна своей опочивальни, радостно улыбался: тучи плыли в сторону Вэнти-Вэзэо. Монтэгуриэс видел в этом добрый знак: на рассвете он должен был повести туда свое войско. Туда, к границам Вэнти-Вэзэо. Тучи будто звали его за собой, будто предрекали путь.
«А может, тучи несут к Вэнти-Вэзэо печальную весть о гибели ее послов и о самом мужественном из них, носящем к тому же такое странное имя?» — думала в туже минуту королева, стоявшая у другого окна опочивальни. Но она не смела высказать свои мысли. Монтэгуриэс не любил этого. И она прятала в себе страх, от которого никак не могла избавиться. Он накапливался, переполнял ее и лишал покоя. «А может, мой страх — предупреждение об опасности?..»
Но и об этом королева не смела сказать Монтэгуриэсу.
А тучи все текли и текли в сторону Вэнти-Вэзэо. И король Монтэгуриэс улыбался им, самодовольно пощипывая черный клин короткой бороды. «Вы зовете меня, и я пойду за вами, — мысленно обращался он к тучам. — С первыми проблесками утра я подниму рать, напоенную вином и стойкой кровью. И уже к следующей полуночи я пересеку границы Страны Радуг. Я умертвил ее послов, и никто из ее жителей не будет знать о моем вторжении. Не более трех раз поднимется и опустится солнце, прежде чем гордая Вэнти-Вэзэо ляжет к моим ногам покоренной… А послы!.. О глупцы! Они предлагали мне мир. Стадо пышно наряженных баранов… Как они не могли понять, что мир не дал бы мне ничего, кроме еще одного папируса с печатями. Мне же нужен не папирус. Мне нужна Страна Радуг. Нужна как воздух. И она будет моей!»
Тучи становились все чернее и ускоряли бег. И опять почудилось Монтэгуриэсу, что они зовут его. Зовут и торопят. И он, как сладкую боль, ощутил в себе досаду, что еще больше половины ночи отделяет его от рассвета. Он подал властный знак королеве и направился к ложу.
Меняя закладки, Остожин ловил себя на том, что все описанное в легенде представлял себе происходившим у Багряного холма.
Этот холм близ знаменитого Шагера они раскапывали девять сезонов. Почти девять лет! Потому что и в те немногие недели непогоды, когда работа в карьерах прекращалась, они с Буклеевым оставались на своих местах: оценивали найденное, определяли новые направления поисков, сопоставляли, взвешивали…
За девять сезонов они познали шесть отчаянных огорчений: гробницы и захоронения оказывались ограбленными. Надежды иссякали, но одна из находок внезапно оживила их.
Главная траншея, которую Буклеев решил вести вдоль полуразрушенной городской стены, нежданно «уперлась» в крутонаклонный ход, завершавшийся на трехметровой глубине каменной площадкой. Удар по ней ломиком не оставил сомнения: там, под площадкой, пустота. Она отозвалась на стук гулко и таинственно.
Склеп? Гробница? Какое-то другое захоронение?..
И, кажется, не разграбленное.
Надежда ожила.
Остожин мог вспомнить тот день весь, до мельчайших подробностей. Но его жгло нетерпение быстрее переписать легенду, и пальцы его снова побежали по круглым кнопкам…
Никто не остановил войско Монтэгуриэса на границе. Лишь три всадника поскакали ему навстречу от того рубежа, где начиналась земля Страны Радуг. Они скакали, миролюбиво подняв в воздухе длинные и узкие свои вэвиго — клинки с ограничителями на колющих наконечниках[4], но скоро все трое упали, пробитые стрелами. Их лошади недолго метались на глазах Монтэгуриэса и всего его войска, потом умчались обратно и скрылись в поросшей кустарниками лощине.
Монтэгуриэс пришпорил коня, тот плавно перенес его через среднего из убитых всадников и, отхрапываясь, поскакал в глубь чужой земли.
Войско наметом стлалось за королем.
Уже совсем рассвело, но солнца не было видно. Его закрывали все те же низкие и тяжелые тучи, что все еще плыли и плыли. И тянулись они туда же, в глубь Вэнти-Вэзэо. Монтэгуриэсу опять показалось, что они убыстряют бег, но теперь он не стал размышлять над этим. Он красиво скакал вслед за тучами, захваченный одурманившим его видом заботливо возделанных полей, распустившихся в ярком и обольстительном плодоношении садов и близких, уже видневшихся вдали поселений.
Монтэгуриэс еле сдерживал в себе радость и про себя читал совэхо — завет предков[5], прославляющий Гугурэ аха[6], который дает сильному наслаждение победой. Он читал молитву про себя, но ему казалось, что ее слышат все. Что вся его свита и все войско повторяют за ним каждое слово завета. И что наслаждение победой летит навстречу ему с той же быстротой, с какой скачет его конь. Нет, оно летит еще быстрее. Потому что, в сущности, он, Монтэгуриэс, уже победил.
Незаметно для себя Монтэгуриэс начинает произносить слова совэхо вслух. Он уже как бы поет их, словно песню, повторяя каждую фразу по нескольку раз. Голос его сливается с ударами конских копыт, шелестом трав и посвистом ветра. И от этого слова совэхо становятся еще более значительными для него. Они проникают глубоко внутрь, обволакивают, как хмель, делая немного туманными и порывистыми мысли.
— Именем предков своих славлю тебя, Гугурэ аха, и прошу наслаждения победой…
Слова смешиваются с топотом, с ветром, с шелестом трав, а Монтэгуриэсу кажется, что они взмывают вверх, все выше и выше, и ни одно из них не растворяется в воздухе бесследно. Ему кажется, что они распускаются там цветками, тут же сплетающимися в венок, который становится его, Монтэгуриэса, нимбом.
Только почему-то стал примешиваться к словам его молитвы какой-то другой голос. Вот он повторился. И снова. Причем этот другой голос, кажется, обращен прямо к нему, к королю Монтэгуриэсу. Ну да! Вот опять он произносит одно и то же:
— Вэллу аха!..
«Вэллу аха? Да как они смеют останавливать такой сладкий и опьяняющий галоп?»
Но позади опять и опять:
— Вэллу аха!..
Обращение звучит все настойчивей, и Монтэгуриэс узнает наконец голос своего военного советника. И не только узнает голос. Скосив глаза, Монтэгуриэс видит уже голову коня, на котором скачет советник. «Он посмел обгонять меня? — вскипает в Монтэгуриэсе ярость. — Он поплатится за эту дерзость…»
Монтэгуриэс хотел уже обернуться и дать волю гневу, но его поразила бледность лица советника. Король попридержал коня, прислушиваясь, и до него отчетливо донеслось:
— Вэллу аха, войско не может успевать за королем. Узгэхов сжигает непонятный жар. Они жалуются…
— Секите жалующихся плетьми! — вскричал Монтэгуриэс. — Я брал в поход не детей, а воинов.
— Но люди изнемогают от жары, вэллу аха. Уже есть выпавшие на всем скаку из седел.
Монтэгуриэс резко вздыбил коня и свирепо повернулся к советнику:
— Я скачу быстрее всех, и мне совсем не жарко. А вы…
— Пусть король обернется и сам увидит, что делается с его узгэхами.
Монтэгуриэс повернул голову и не узнал своего войска. Это была уже не лавина скачущих воинов, а беспорядочные, разбросанные по полю кучки всадников, все замедлявших и замедлявших движение. Вглядевшись, Монтэгуриэс заметил, что узгэхи действительно падают с лошадей. Цепь их все редеет.
Он глянул дальше, за цепь скакавших, и увидел ошалело мечущихся по полю лошадей, которые остались без наездников. Они метались между лежащими на земле солдатами.
